Существует огромная разница между ребенком, который перестает звать маму, потому что больше в ней не нуждается, и ребенком, который перестает звать маму, потому что знает, что, сколько бы он ее ни звал, она все равно не придет.
…Более того, я вообще не вижу никакого смысла рожать сыновей, если не можешь вырастить их уверенными в себе.
Чарлз Диккенс. «Николас Никльби»
Многие специалисты – уверен, из лучших побуждений – говорят нам о проблемах с поведением у детей: проблемах с кормлением, сном, о ревности, агрессии, эгоизме… Все говорят нам о том, что у наших детей есть проблемы, о том, как их диагностировать, как предупредить или решить, как дети нами «манипулируют» или о том, для чего им нужно устанавливать границы. И никто не напоминает о том, что наши дети – хорошие.
А ведь они и вправду хорошие. Они должны быть хорошими, по необходимости. Ни один вид животных не выжил бы, если бы у его представителей не было врожденной способности обучиться вести себя как нормальные взрослые и инстинктивного желания делать это. Легко научить льва есть мясо или ласточку улетать на юг. Трудно было бы – и для этого потребовались бы совершенно противоестественные методики – вырастить льва-вегетарианца или ласточку, зимующую в северном полушарии. Подавляющее большинство новорожденных при должном воспитании (то есть получая достаточно любви, уважения и физического контакта) вырастают нормальными детьми и, позже, нормальными взрослыми. Люди – социальные животные, и потому уметь любить и быть любимыми, уважать и быть уважаемыми, помогать и принимать помощь других членов группы, понимать и уважать правила поведения (то есть быть хорошими) – естественные качества любой личности. Добротное образование, религия и законы учат нас еще кое-чему, но все это уже не является необходимыми условиями для того, чтобы быть хорошим. Наши предки были хорошими, даже когда жили еще в пещерах, точно так же как курицы – «хорошие» безо всяких школ и полицейских.
Давайте же взглянем на некоторые из положительных качеств наших детей.
Трехмесячная Лаура глаза себе выплакивает. Ей дали грудь, сменили подгузник, ей не холодно и не жарко, ее не колет булавка. Мама берет ее на руки, поет ей песенку, и Лаура мгновенно перестает плакать. Мама кладет ее обратно в кроватку, и та снова заливается слезами.
«Есть она не хочет, пить она не хочет, у нее все в порядке! – скажут злые языки. – Какого черта ей надо?»
Ей нужна ее мама. Ей нужны вы, потому что она любит вас. Любит не за то, что вы ее кормите, одеваете, согреваете, и не за то, что, когда она подрастет, будете покупать ей игрушки или отправите в частную школу, и не за то, что по завещанию оставите ей деньги. Любовь ребенка чиста, абсолютна, бескорыстна.
Фрейд считал, что дети любят матерей за то, что те их кормят. Это так называемая теория вторичного влечения (мать – вторична, молоко – первично). Доктор Боулби в своей теории привязанности отстаивает диаметрально противоположную точку зрения. Он говорит, что потребность в матери независима от потребности в кормлении и, вероятно, важнее ее.
Так почему бы вам, мамы, не насладиться этим чувством безусловной любви к вам? Разве вам было бы лучше, если бы дочь звала вас, только когда ей хочется есть, пить или согреться, а удовлетворив эти потребности, переставала бы обращать на нас внимание? Никто не откажет ребенку в пище лишь потому, что тот плачет от голода; никто не преминет закутать ребенка лишь потому, что тот плачет от холода. Откажетесь ли вы взять на руки ребенка лишь потому, что тот плачет от недостатка любви?
Не так давно обеспокоенная мать спросила у меня про свою полуторагодовалую дочку, когда та перестанет быть такой эгоистичной? Когда научится делиться?
Почему многие родители и педагоги так озабочены тем, чтобы ребенок научился делиться? Какая ему от этого польза? Мы, взрослые, практически никогда ничем не делимся.
Пример: Исабель, которой нет еще двух лет, играет в парке со своими ведерком, совочком и мячиком под неусыпным и исполненным любви присмотром мамы. Поскольку ручки у нее еще маленькие, она, естественно, единовременно держит только совочек, а ведерко и мячик положила рядом с собой. Другой малыш примерно того же возраста подходит к ней, садится рядом и, не говоря ни слова, хватает мячик. Исабель вот уже минут десять не обращает на него никакого внимания и продолжает спокойно постукивать по земле своим совочком. Спокойно? Внимательный наблюдатель заметил бы, что она начинает стучать все сильнее и сильнее и что краем глаза она поглядывает на мячик. Сам юный незнакомец, по-видимому, прекрасно понимает, что он вступил на опасный путь; он отодвигает мячик от Исабель, ждет ее реакции, затем пододвигает его обратно. Та его на всякий случай предупреждает: «Мое! – а затем чувствует, что нужно уточнить: – Мой мячик!» Незнакомец, которому трехсложные предложения, по-видимому, еще не даются (или, может быть, он не хочет перед ней распинаться), просто повторяет: «Мяик, мяик, мяа!» Фраза эта, без сомнения, равноценна предъявлению прав собственности; Исабель решает отстоять свои законные права на маленький зеленый мячик. Незнакомец не оказывает особого сопротивления, но пока та не смотрит, экспроприирует у девочки ведерко. Довольная Исабель несколько секунд играет со вновь обретенным мячиком, а затем нахмуривается: а как же ведерко? Нет, это уже слишком!